ПРЕДЧУВСТВИЕ РЕКИ

 Вчера звонил Шевалье. Интересовался, не передумали ли идти - прохладно на дворе.
Не передумали. Он обрадовался.
Сформировалась команда: Володя Соколов, Саша Ибрагимов. Витя Бокин и я.
Шевалье даёт кат - "четвёрку". Кое-какую снарягу: драй-бег и накидки. Зашибись.
Ребята копытят жор, закупают обувку.
Бокин берёт с собой кошку. Не с кем оставить. Она, говорит, у меня умная, уже бывала кое-где. Только, говорит, боюсь убежит.
Это может быть. Охотой увлечётся, мышей в лесу много, всякие бурозубки ещё, сеноставки. И какие побольше - суслики. Кошакам летом в тайге неплохо. 
Завтра будет контрольный звонок от Михал Михалыча. И старт.
Кони сытые бьют копытами.
Блин, всегда так. Не Бог весть, что за экспедишен, но - нетерпение.

Нашёл в архиве старый материал. 2006 год. Та же Мрассу. Тот же маршрут. Нас двое - Лёха Касицкий и я. Ну, дак пущай висится.

МРАССУ: ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

О ПОЛЬЗЕ «ДЕДОВЩИНЫ». Это путешествие я зашифровал под абревиатурой «СП-3». В смысле – «Три старых путешественника» и, стало быть, изначально нас должно было быть трое. Двое на шестидесятом году жизни и один на шестьдесят шестом. Пусть молодые думают, что жизнь кончается с номинально пенсионерским возрастом. Мы, пожилые, так думать вовсе не хотим.

К сожалению, двое из задуманного экипажа «СП-3» не смогли – по разным и очень уважительным причинам (мои потенциальные спутники много работают) – пойти в водный поход и остались в Кемерове. Вместо них возник Алексей, тоже старый: и как знакомый – старый, мы с ним бывали вместе на Усе и Абакане (это, впрочем, весь его водный опыт), и он тоже не мальчик, Лёхе нынешней осенью «полтинник». Ну, пускай будет «СП-2».

В нашем небольшом экипаже я, согласно опыту, капитан, а Алексей матрос, и его нужно держать в чёрном теле. Всяческая «дедовщина», которой боятся люди, не служившие в армии и не плававшие по рекам, в почёте у туристов. Это глубоко оправдано спецификой водных походов: коли не выдержал – уйди, тебе и другим легче станет. Ведь, как известно, котят надо топить, пока они слепые. А «салагу» гнобить, пока «салага». Народная водницкая пословица в относительно приличном варианте звучит так: «Матроса куда ни поцелуй – везде задница». Значение её глубоко, оно с трудом вмещается в несколько уровней, а самоочевидный первый уровень таков: «Матрос есть существо низшего порядка, недочеловек».

А капитан даже самого малого судна, как наш катамаран, обязан быть выше в человеческом плане на порядок. На мне забота обо всём: поэтому я пичкаю матроса йодантипирином, чтоб не заболел энцефалитом, формирую запас продовольствия, обзавожусь картой Таштагольского района, ревизую и пополняю ремонтный набор и т.д. и т.п.

Теперь главное: я не верю людям, которые «ломаются» вследствие «дедовщины». Хоть в армии, да где угодно. Это же так понятно: «салага», который не знает службу, который впервые берёт в руки «Калашников» и в карауле боится собственной тени, моет пол в казарме и стирает портянки «старику». Как узнает и поймёт службу, пол за него будет мыть другой. И это никакое не «унижение человеческого достоинства». Гораздо больше унижает, скажем так, гордое неумение.

Старослужащий и «салага» – понятия универсальные, годные для всех армий и экспедиций, начиная от армии Александра Македонского (первое, что в голову пришло) и похода питекатропов за сладкими корешками.

Масса приличных людей прошли и армию, и «салажество» в водных походах. Пустая порода сплыла. Золото осталось. К примеру, дети моих друзей вполне успешные водники, одновременно почтительные к старшим по туристскому опыту и, в то же время, неплохо устроившиеся в рыночной экономике люди – у них доходные профессии (горный инженер, юрист, предприниматель). Их отцы получали «поджопники» за любой «кикс», и друзья, водившие детей в леса и горы «золотую молодёжь», поверьте мне, за штрафные проступки не миловали.

Резюмирую: кто побыл «салагой» и прошёл суровую школу службы на благо «деда» и Отечества, не пропадёт в этой жизни. Но, с другой стороны, если ты, старослужащий, научил «молодого бойца» только стирать твои вонючие портянки, а кроме этого – ничему, то грош тебе цена.

И понятно, что по отношению к нам, двоим старперам, давно отслужившим срочную (один, впрочем, старше другого на «червонец»), всяческая «дедовщина» звучит как юмор. Но, согласитесь, без юмора ни в каком туристском, тем более в водном, походе невозможно.

 

МАРШРУТ. Мрассу – одна из речек Кузбасса, многократно пройденная мною с друзьями. Как от самого начала – практически от Абаканского хребта, где её исток. Так и от Усть-Кабырзы, со среднего течения, это обычный маршрут для начинающих, у него вторая категория сложности (а в целом, от истока Мрассу – третья, можно претендовать на юношеский или даже взрослый разряд по спортивному туризму) и далеко не каждому по квалификации эдакое приключение. Значение понятия «квалификация» в данном контексте таково: нужно иметь определённые навыки жизни в лесу, дружить с водой и уметь бояться, что значит нельзя «дуриком» идти в Хомутовский порог, который уже унёс немало жизней.

Этнограф Наталья Дыренкова в 1920-е годы записала шорскую легенду о нескольких мрасских витязях, пустившихся в путь по воде за поиском лучшей жизни. Но порог их погубил, как погубил он очень многих людей и позже. Там есть «Красилинское бучило», в котором сгинул старатель Красилин вместе со сколькими-то пудами золота, раньше это «бучило» было ещё страшнее, потому что представляло из себя слив водопадного типа метра на полтора, который взорвали, чтоб не мешал молевому сплаву леса. Но всё равно «бучило» впечатляет. А в изголовье «Хомутов» до недавних лет стоял памятник (сейчас не стоит – разрушился от времени) школьникам из Осинников, они пошли в порог на деревянном плоту, не справились с валами и ушли из жизни.

Обычно от Усть-Кабырзы сплавляются до Мысков. Или до Чувашки – шорского посёлка, который немного, километров пятнадцать, выше по течению. Однажды большой компанией новокузнечан и кемеровчан довелось доплыть только до Крестовой – данная географическая точка находится в нижнем течении, после Хомутовского порога. Название Крестовая произошло оттого, что в этом месте в Мрассу друг против друга, крестом, впадают две малых речки, тоже Крестовые – Правая Крестовая и Левая.

От Крестовой, как от предшествующих ей притоков Кизеса и Ташелги, так и от последующей Шодровой имеются дороги в сторону Междуреченска, куда мы однажды и уехали. И добавлю, что нередко тут, на Крестовой, или выше или ниже, можно видеть междуреченских рыбаков, приехавших на автомобилях, – обычно на самых «небуржуазных»: либо на вездепроходимых «иномарках» типа «ЛУАЗ» или на российских «УАЗах» разных модификаций.

Бывал я на Мрассу и в малую, и в большую воду. Уровень воды, кстати сказать, сильно влияет на протяжённость сплава во времени. Однажды в августовскую межень, когда вода упала до минимума, мы тащились от Усть-Кабырзы до Мысков десять ходовых дней, не чаяли и добраться по жаре. А как-то в июне донесло оттуда же за три дня. Помню, Хомутовский порог в тот год бурлил сильнее обычного, впрочем, мы и в плёсах за вёсла почти не брались – даже без человеческой подмоги наш плот-катамаран везла сама вода.

Иногда проходили реку поспешливо по другим причинам – торопились успеть в отведённые командировкой несколько дней. А бывало что медлили, растягивая удовольствие рыбалкой, выходами в лес и горы, ночёвками в шорских деревнях и знакомствами, как правило, приятными.

Должен добавить, что в большинстве походов я начальствовал над своими спутниками и тут придётся вернуться к уже упоминавшейся водницкой пословице, следующее значение которой расшифровывается так: «Основное правило сплава: капитан всегда прав. Если капитан не прав, перечитай основное правило».

 

НАЧАЛО. Ну, вот мы в машине и уже свёрток на Таштагол проехали, и вот позади обзорная площадка, откуда всю Горную Шорию видать, – вся в дождевых тучах Горная Шория. Мокрыми улицами Таштагола выезжаем на дорогу к Усть-Кабырзе и тут нас прихватывает ливень. Так и едем, тараня радиатором серую пелену.

Справа возникает речка Пезас – будто набитая гвоздевыми шляпками капель. Смотри, какая она широкая и бурливая после дождей.

На устье Пезаса непрерывные потоки с неба редеют и внезапно кончаются. Очень кстати – это точка нашего старта. У Пезаса стоит несколько домов. Раньше был один и назывался «Дом рыбака». Сейчас, можно сказать, тут целый жилой комплекс.

Дома на взлобке, а внизу пойменное болотце – кочки, чахлый березняк да тальник по самому пезасскому берегу. Из срезанных на болоте берёзовых жердей мы ладим раму для нашего катамарана, связывая её по старинке, исконно кемеровским рецептом, по которому кузбасских водников узнают на любых реках мира. Это вязка на скрутках: в колечко из капроновой бечёвки, обнимающей стык жердей, продевается деревянный штырёк, он и закручивает кольцо до звона, а потом сам фиксируется другой верёвочкой.

Пезас широк, но мелковат – проехали десять метров и приходится тащить нашу «машину» через мель. На стрелке Пезаса и Мрассу другая мель. Справа на мыске машина, палатка и парочка, лениво отмахивающаяся от комаров: «Вы куда, люди?» – это вопрос нам. Мы показываем неопределенно вперёд, туда, где над лесистым берегом вспухает чёрная туча.

Ещё с полкилометра тихой гребли, катамаран лёгок на воде и неплохо управляется, и вот он, знакомый лужок – здесь мы когда-то ночевали с приятелем, так же, как и сейчас, пускаясь в путь вдвоём. Сегодня это тоже место ночлега – небо снова затягивает дождевая завеса. Конечно, дождь в тайге никогда не переждёшь, но зачем же портить себе настроение в самом начале. Кстати, лужок хорош: запашистое разнотравье, тут даже перепёлки живут.

Выгружаемся. «Твоя очередь ставить палатку!» – командую Лёхе и наблюдаю, как он возится с незнакомым палаточным устройством. «Отвали», – говорю и ставлю палатку сам. Мораль: что бы матрос ни делал, его надо отругать и поправить, чтоб знал, сволочь, своё место.

 

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК. Наконец-то я встретил в Шорском национальном парке полноценного егеря. Пять лет тому назад в Чазы-Буке, деревне на мрасском берегу, нас встретили двое похмельных мужичков. На одном была фуражка лесника, на другом – китель с латунными пуговицами. Оба в вытянутых «трикушках» и в галошах на босу ногу. Физиономии – самые плутовские.

Мы показали им путёвку на право пребывания в парке, они чего-то накарябали в драной амбарной книге и поинтересовались, как у нас с выпивкой. Начальник экспедиции Андрей, не моргнув глазом, соврал, что спиртного нет ни капли.

Нынче иные времена. Егерь Кирсанов, весь в камуфляже, встретил нас у Медной скалы. Он трезв и суров. Он составляет акт об административном нарушении – мы заехали на территорию парка без разрешения, нам следовало в Таштаголе наведаться на улицу Садовую, в дирекцию Национального парка и оплатить проезд от Усть-Кабырзы до Усть-Анзаса (25 рублей за день пребывания) на катамаране, а также получить право на рыбалку (30 рублей с носа).

Я даю покаянные показания, расписываюсь и получаю квитанцию. Мне надлежит (теперь об этом можно говорить только в прошедшем времени – надлежало) явиться в дирекцию и дать объяснения. Ежели те объяснения не устроят директора, материалы будут направлены в суд и я должен буду уплатить штраф.

Штраф, как и всяческие платы на право входа-въезда-вплыва в парк, пойдут на благоустройство туристской инфраструктуры. Они действительно туда идут: на кордоне, где пост егеря Кирсанова, стоят три дома и баня, можно переночевать и, если охота, попариться напротив омутка – ох, завидую таким парильщикам!

Чуть дальше, на левом берегу Мрассу, построен навес для «диких» ночёвщиков. У Саги (бывшего селения, известного своим водопадом – каменный грот, а в него ручей падает с высоты метра четыре) ещё одна оборудованная стоянка. Есть такие и дальше по берегам до самого Усть-Анзаса, откуда через хребет Айган пробита дорога до Таштагола.

Таштагольская администрация взяла за правило отправлять городских школьников на недельку в путешествие по Мрассу: ребята едут по реке на мощных катамаранах-«шестёрках», глазеют на скалы и тайгу и, как мне кажется, к ним приходит ощущение Родины, понимание, что такое Горная Шория, Кузбасс и Сибирь.

…Егерю Кирсанову неудобно, что меня оштрафуют, но он натерпелся угроз от земляков: что ни акт, то обещания спалить кордон, к тому же разряд с них сняли за некий факт попустительства, он должен исполнять служебный долг, хотя видно, что по натуре он добрый человек. Кирсанов успокаивает и меня, и себя: «Акт, конечно, аннулируют». А внимательно поглядев на мой внушительный живот, повисший над «трениками», добавляет мотивировку: «Потому что вы мужчина видный».

На матроса Алексея никакого акта не составляется, что ещё раз доказывает: ни одно разумное существо не увидит в матросе полноценную личность, матрос что негр на плантации рабовладельца, вот ведь и егерь Кирсанов, несомненный знаток и даже как бы инженер человеческих душ, сообразил с полувзгляда, дескать, захочет капитан, то матроса с кашей съест. И правильно поступит, между прочим.

…А мне, может быть, промашку простят в дирекции Национального парка – я же вроде как бескорыстную рекламу делаю ему.

 

ВСТРЕЧИ И РАЗГОВОРЫ. Река – штука длинная и извилистая. Это не повторение банальности. Это образная характеристика многообразности плавания. Оно соединено с планомерными восходами и заходами солнца. С холодными ливнями, поднимающими пар над тёплой рекой. С облаками, отрывающимися от «тучки родимой» и приклеивающимися к какому-нибудь горному склону. С утренними дымами, восходящими в голубую высь из рано просыпающихся шорских деревень. А вот ещё тихий дождик лепечет над палаточным тентом и навевает сон. А это не дающие спать соловьи, будоражащие округу всю ночь. И скрипучий коростель. И удод – маленькая птичка со страшным голосом. Или рыбки, стремительно убегающие из-под катамаранных баллонов, – им, небось, кажется, что какой-то опасный хищник наезжает на воду и застит им солнце…

Такой перечень я могу продолжать целую газетную страницу. Каждому пункту, прошу прощения за канцеляризм, радуешься. Каждой человеческой встрече – вдвойне. Потому что каждый, кто встречается, понимает, зачем ты здесь. Ещё егерь Кирсанов прямодушно заявил: «У нас красиво». Это же повторили ребята, мчавшиеся на моторке-«девятиупружке» (такие лодки – местные, догадываюсь, что «упружки» и их количество это лодочные шпангоуты) из Усть-Анзаса в Парушку и завернувшие на огонёк: по таёжному обычаю мы пригласили их похлебать нашего супчика.

«Хорошо у нас», – сказал мужичок с костыликом в Усть-Анзасе (данный посёлок – мрасская столица, его не минешь и не обойдёшь, все дороги ведут в Усть-Анзас), он тут на отдыхе и лечении. А ещё он сказал, что в магазине водки нет – очень важная информация для любого проезжего.

Или ещё одна обязательная деталь путешествия по Мрассу. Практически ритуальная просьба всегда исходит от ребятишек. Вот они в Чазы-Буке рыбачат под скалой и повторяют традиционное: «Турист, дай крючки!». А скала, у которой они рыбачат, – легендарная, чуть выше неё впадает холодная речка и таймень приходит в подскальный омут охладить голову, а ещё говорят, что в скале есть вход в пещеру – сюда зайдёшь, а выйдешь на горе Патын, она тут господствующая, хотя и не видная из-за леса вершина.

А это другой шорский паренёк, гребущийся на «резинке» сквозь дождь. Он поднимает вёсла, поравнявшись с нами, и интересуется насчёт рыбалки. И мы, чуток смущаясь, отвечаем, что мы, собственно, не рыбачить прибыли, так – посмотреть, и он одобрительно кивает: «Здесь красиво».

Едва ли не последняя встреча происходит в Парушке. С её края стоит добротная усадьба со всеми мыслимыми постройками: дом, летняя юрта, сараи и хлевы, баня, – и засаженным картошкой и всяким овощем огородом, тут даже ячменная полоска есть – из обжаренного ячменя шорцы готовят национальное блюдо «талкан», что-то вроде толокна. «Талкан» подсаливают и сыпят в родниковую воду – я пробовал не раз, очень вкусно.

У уреза воды пара лодок и мужик, интересующийся: «Нет ли закурить?». Мы понимаем, что дело не в «закурить», а в том, чтобы поговорить, – в дальнем посёлке, где нет электричества (невыгодно держать «движок» на три-четыре семьи) и радио, каждый турист – источник информации с Большой земли.

Разговора не получается (матрос курит, но мы уже начали спешить – поджимает время, в воскресенье в Мыски за нами придёт машина, а уже четверг), но встреченный не обижается и приветливо машет рукой: «Счастливо вам!».

Кстати, о рыбалке. Матрос Алексей занимается ею с утра и до вечера. Он прямо с катамарана кидает насаженных на крючок бабочек-капустниц (мы всё ж попали под их июньский вылет – тонны «биомассы» летают над рекой к радости рыб-потребителей) и неизменно с уловом. Конечно, чебак, пойманный с воды, или пескарь, которого Алексей ловит с берега на червя, на Мрассу самая презираемая рыба, чебака с пескарём тут немеряно, на них охотятся хищники посерьёзней – от щуки и окуня до харюза и тайменя, вот это трофеи, каких не добыть остолопу-матросу, а чебаки это ж не рыба, это же «воши», как говаривала торговка в одной из давних повестей про Чёрное море.

Правда, упорный Алексей из этих «вошей» сегодня всё-таки сотворил жарева «от пуза». Так что пришлось достать хорошо спрятанную фляжку с коньяком и на время стать благодушным. Это же хорошо, коли матрос работящий, это ж капитанская воспитательная деятельность дала свои плоды.

 

ПОСЛЕ ХОМУТОВСКОГО ПОРОГА. Если есть солнце, найдётся и тень. Зря я расслабился у жареной рыбы. Захваленный матрос – испорченный матрос.

В пороге Алексей теряет весло. В том самом «Красилинском бучиле». Которое представляет из себя два слива, идущие друг за другом. Первый мы проходим нормально. И даже оглядываемся – экая страсть преодолена столь удачно, тьфу, тьфу, тьфу.

Нынче большая вода и после второго слива за ним образовалась небольшая, но опасная «бочка» – эдакое веретено воды, стоящее на месте и не пускающее судно вперёд. Мы прыгаем в «бочку», не набрав хода (матрос виноват), и нашу корму притапливает, а нос задирает в гору.

Нас водит справа налево и слева направо и вот-вот «положит» кверху «пузом». Это означает разные неприятности, причём утонуть – не самая ужасная. Главное во всём этом деле – крах капитанского авторитета, потому что строгий консилиум опытнейших спросит, исследую инцидент: почему не научил матроса прилично вести себя в пороге всего лишь третьей категории сложности, почему он хватается за хлипкую раму плота, а не за жёсткий речной вал?

Лёхино весло исчезает в «бучиле», а я цепляюсь и царапаюсь оставшимся веслом (запасного из глупой лихости не взяли) за упругую воду и кое-как выцарапываю наше плавсредство из «бочки». Дальше следует череда затухающих валов, в которых тоже надо работать, иначе уже тут «положит» и наступит полное позорище. На относительно спокойной воде «подтяжками» догребаюсь до берега (как я люблю вас, каменные булыганы Хомутовского порога) и матерюсь, посасывая валидол, – тупо, нежизнерадостно, без фантазии.

Матрос, между тем, проявляя чудеса сообразительности и предприимчивости, находит кусок горбыля, вырубает берёзовую палку, саморезами, извлечёнными из бездонного капитанского рюкзака, мы присобачиваем горбылик к палке, вот и весло.

И осторожно спускаемся дальше по порогу.

В самом низу Хомутовского порога в Мрассу впадает ручеёк, а следом, метров через двести, речушка. За той речкой всегда было хорошее стояночное место с песчаным пляжем. Нынешним годом пляж смыло, а нового песка речка пока не нанесла. Так что у берега камни. Но место для палатки есть.

Однако тут же ломается углепластиковая палаточная дуга, держащая «предбанник» (такое место перед входом в палатку). Алексей вырезает сломанный кусок и дуга начинает выглядеть прилично. Но тут же ломается другая дуга. Естественно, по вине матроса. А по чьей же ещё?

Беда, однако, с этим углепластиком, дольше пары-тройки сезонов он не ходит. Лучше дуги дюралевые. А ещё, говорят люди, есть титановые – не слыхали, где продают?

Матрос старается. Вот ужин сварганил – лапша с тушёнкой – вкуснятина, правда, не вру. Чай заварил смородиновым листом – моя любимая заварка. Рыбу ловит и тут же отпускает – утолил душегубство. И я решаю отложить расправу на следующий день.

А следующий день должен быть предпоследним. Или даже последним – если угребёмся до самых Мысков.

Мы выходим от места ночлега в семь утра. Туман над рекой, в двух шагах ничего не видно. Идём на ощупь, как в тёмной комнате, Скоро туман поднимается и мы видим гору-голец Огутун – последнюю заметную вершину Горной Шории. Мы понемногу объедем Огутун и ближе к Мыскам горы станут меньше и неказистей.

В этот день, пятый по счёту день сплава, мы просидим верхом на баллонах четырнадцать часов. Да просто сидеть – это ж полдела. Беда, что надо грести – перед впадением Унзаса начинаются плёсы. И так до самой Чувашки – редкий перекатик и опять выматывающий силы и нервы бесконечный плёс.

За посёлком Тоз начинается зона отдыха. Мы попадаем сюда в субботу и речной берег усеян отдыхающими: машины, палатки, костры, голые тела.

Уходим от отдыхающих к правому берегу и располагаемся на ночь. В течение дня был только один «перекус» – заварили по «горячей кружке» фирменного супа «Магги». Надеюсь хотя бы на чай и тут выясняется, что газ в матросской зажигалке кончился, а спички промокли в пороге, значит костра и чая не ждать. Тут уж я отрываюсь на матросе на полную катушку.

Ладно, напиваемся из ручья холодной водицы, ковыряем последнюю банку тушёнки и спим. Перед тем как заснуть, я достаю из надёжного рюкзачного убежища мобильник и звоню водителю Валерию, чтоб выехал пораньше, надоела проклятая таёжная чужбина, уже хочется в кемеровские бетон с асфальтом.

…Опять туманное утро. Гребём, а по-над водой молоко. Зазевались и порвали оболочку баллона – тут остатки какой-то насыпи поперёк реки. Устал ругать матроса – молчу. Чалимся у технологического моста разреза «Сибиргинский». Вытаскиваем вещи наверх. Снова звоним Валерию – называем место «рандеву». И любуемся «БелАзами»-160тонниками, экое чудо сотворили братья-белорусы!

Подходит шорец в камуфляже, похожий как две капли воды на егеря Кирсанова. И тоже родом из Усть-Кабырзы, хотя сейчас живёт в Берензасе. Собирается августом на родину. Хочет с друзьями спуститься по Мрассу до Мысков. На резиновых лодках, а порог – обнести. Угощаемся у него чаем. И ждём. Вот и наша машина. Домой.

…На следующий год произведу Алексея в старшие офицеры. А матросом возьмём какого-нибудь покладистого хлопчика и воспитаем из него настоящего водника. «Дедовщина», говорю вам, проверенный способ.

Василий ПОПОК.

 ЗЫ. Забыл добавить. Бумаге, которую составил егерь Кирсанов, дали ход, через месяц пришла повестка из Таштагольского суда (ага, блин, 450 км ехать), а под зиму и постановление судебного пристава - пятьсот рублей штрафа.. Заплатил. За удовольствие надо платить.

Туристский фольклор

 Двое с рюкзаками на перроне. Подходит третий:
- Туристы?
- Ну.
- Скоко водки взяли?
- Три литры.
- А. На три дня, значит, идёте.

ВНОВЬ НА ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТЕМЫ

Несколько недель тому я обозрел одно коллективное графоманское сочинение. Называется «Мы из Кузбасса». См: http://vas-pop.livejournal.com/12249.html

Есть и другие.

В макулатурном углу нашёл книжку. В заголовке - «Неугомон». Ниже – обозначение жанра – роман.

Читаю и спотыкаюсь на самых первых абзацах данного, прошу прощения, литературного произведения – едва ли не каждая фраза являет собой нечто, от чего не вдруг сообразишь – смеяться или в голос плакать.

Приведу пример авторского рассуждения, попытки сказать умно или хотя бы красиво: «Однако числитель нуждался в уточнении каждым в отдельности. Коэффициент понимания зависел от практического развития, в котором неодинаково довлели весомость, уместность, интерес к случившемуся. В этом лишь оттенки или, как говорят теперь, нюансы. Они-то и относятся к числителям, которые, объединив, следует пропустить через знаменатель, что и приведёт к единству».

Давайте пораскинем мозгами, что это за штука такая – «объединённые числители, пропущенные через знаменатель»? При этом «ведущие к единству»? Кто-нибудь в состоянии угадать, что хотел выразить автор своей заковыристой «арифметикой»?

А вот ещё перл – как бы политэкономический: «Торговля не является изобретением и законно рождённой. Она – порождение стремления выжить (в первую очередь), нажиться (тоже в первую очередь), за всех и вся (тоже в первую очередь). Её содержание многолико, реакционно, стало быть, порочно. Кажется вечной, потому что проявилась сразу же с появлением сознания, проституировано».

И так на протяжение нескольких сотен страниц.

Автор (не буду называть его имя, слышал, что он человек в годах, жизнь жил достойно, только под старость лет впал в сочинительский грех) предлагает терпеливому читателю странное понятие, оно обозначено словом «гомонение». Вещь по-видимому неплохая, ибо, по определению романиста: «Гомонение демократично само по себе». Далее понятие развивается и конкретизируется в реальных обстоятельствах: «Избирательная кампания кандидата в президенты прошла не в пользу левых сил, хотя гомонение явно было в пользу Зюганова».

Роман в целом, повторяю, называется «Неугомон» и (возможно, вы уже поняли) это произведение иллюстрирует нашу недавнюю политическую историю. Из предисловия узнаю, что «Неугомон» не первый «роман» данного автора.

Слава богу, предыдущие прошли мимо меня. Что касается последующих – надеюсь, тоже пройдут стороной.

А дальше пожму плечами. Предисловие к «Неугомону» принадлежит известному кузбасскому поэту Александру Каткову. Члену правления областной писательской организации. Члену редакционной коллегии областного литературного журнала «Огни Кузбасса». Штатному работнику Дома литераторов Кузбасса. Лауреату поэтической премии и наставнику молодёжи.

То есть вроде как серьёзному человеку. Сначала это стало для меня неожиданностью. Потом узнал, писание предисловий и участие в презентациях графоманских книг стало обычным приработком некоторых наших литераторов. В том числе писательских начальников. Александр Катков  в этом плане всего лишь чуть активнее других.

Странно после этого видеть его раздирающим на груди рубаху за русскую литературу, за «российских журавлей».

 

Василий ПОПОК.