Взгляд со стороны
Nov. 16th, 2011 12:40 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vas_popМоя домашняя келья - книжные полки и бумаги.
Чищу бумажные завалы.
Копии и оригиналы документов – когда-то это было важным. Конверты с редакционной почтой – отклики, зовы и призывы – эхо дней ушедших.
В мусоропровод.
Письма, открытки. Фотографии – сколько их, распадающиеся скользкие стопы.
Рукописи. Не только графомания чужая. Но и любопытное, даже жалко выбрасывать.
Вот эти листочки машинописи, пожалуй, не выкину.
Ибо они – дружелюбный взгляд со стороны.
Их сочинил друг-писатель. Тогда, 20 лет назад, только-только выпустивший свою первую книжку. Фантастика вперемешку с реальностью, при этом скрупулёзно выписанная жизнь походила на бред, а фантасмагория на реальность.
Жилось в реале на самом деле как в бреду.
Однажды мы с ним пили спирт, стыренный из больницы. Спирт был с эфиром – чтоб не тырили. Такое говно. Тогда власть, перенапрягая силы, боролась с пьянством, поэтому народ жрал всё, что льётся и горит.
А мы и были народ, нас хрен остановишь.
Пили в подвале, бывшем бомбоубежище, где-то на Советском. Подвал потихоньку превращали то ли в магазин, то ли в мастерскую – уже наступила эпоха кооперативов.
Незабываемое пойло.
И собутыльник – умный и приятный череп.
«Череп» в данном случае не анатомический термин, а синоним слова «чувак».
Так вот они, эти три с небольшим страницы.
Название, как у диссертации: «Природа смешного в статьях и репортажах имярека».
Не усердие студента или аспиранта, который ищет подтверждение концепциям, заданным научным руководителем. Так, игра понятиями и словами.
Даже и не исключительно обо мне. Больше о себе.
О нас всех. То есть о том, кто мы были на рубеже 1980-90-х годов, что за люди – ещё советские, но уже стоящие на пороге чего-то непонятного, ждущие перемен и не понимающие, чего ж нам надобно-то?
Часть этих НАС затеяла газету. Газета всплыла на волне разбуженного шахтёрскими забастовками народного самосознания.
Робкое, тихое, монохромное бытие, «где наичернейший сер», мы попытались оживить шумами, разноцветьем и говором улиц и площадей – там тогда происходили главные события. Мы задрали планку «гласности» так высоко, что все остальные проходили под ней «не склоняя головы». Мы задали этой самой «гласности» свою личную высоту и она из индивидуальной свободы постепенно стала свободой слова.
Мы стали у себя в городе и области «популярней, чем Пеле».
Жаль, что это продлилось недолго и со временем сошло на нет. Сегодня СМИ даже и не партийные. Они часть политических технологий. Они средство взлома психики и слома сознания.
Я заканчиваю жизнь в разочаровании профессией, которой отдал сорок с лишним лет.
Но были в ней, в этой профессии, и приятные моменты.
Это значит, что пришло время польстить себе словами друга:
«Имярек в декабре 1989 года взлетел, как ракета, жирно перечеркнув своим следом небосвод кузбасской журналистики, жёстко навязывая собственный стиль работы, азбуку и правила правописания…».
Вона как со стороны-то.
Дальше ещё всякие рассуждения, потом о «высшей математике в журналистике – политических обзорах».
Он находил эти хамские обозрения остроумными. Природа остроумия, по-видимому, заключалась в том, что исследуемый автор (ну, я) брал какой-нибудь пафосный меморандум и переводил его на естественно-человеческий язык. Из политической декларации грубо вынимался высокопарный каркас и ничем не поддерживаемая, она растекалась по политпартийному пространству, как отцепленная от лифчика бабья титька – бряк и отвисла до пупа.
Пафосу не показана ирония. Даже в самых малых количествах. Пафос тут же превращается в анекдот. И далее в абсурд. «Абсурд – норма жизни общества», - предлагает свой резон исследователь.
Что глубоко верно.
Или так: верно и глубоко.
А вот ещё славная мысль: «Как скучна для нормального человека любая политическая партия! Партия, которая своим однообразием в разнообразии реальностей, своим скрипучим треском и шумом свидетельствует, что гармония ей чужда, что она бессильна овладеть животворящими мировыми силами».
Аплодирую, ибо понимаю нормального человека как похуиста, которому глубоко «до лампочки», какая политическая погода на дворе: у него, особенно нынешнего, аллергия на любой агитпроп.
В заключение друг-писатель цитирует объект исследования, то бишь меня, находя в сказанном «главный секрет журналистского и человеческого обаяния» (sic!):
«Я люблю обывателя за его поверхностность – суждений и привязанностей, замыслов и поступков. Средний человек, он лишён самомнения, равно к тому, кто выше его, и к тому, кто ниже. Его выделяет не богатство, не бедность, не воля, не характер, не гений, не злодейство – только судьба».
Признаться, не помню за собою этих слов. И то – столько лет прошло, двадцать с лишним.
Не помню, хоть убей.
Однако снова вынужден под ними подписаться.
Чищу бумажные завалы.
Копии и оригиналы документов – когда-то это было важным. Конверты с редакционной почтой – отклики, зовы и призывы – эхо дней ушедших.
В мусоропровод.
Письма, открытки. Фотографии – сколько их, распадающиеся скользкие стопы.
Рукописи. Не только графомания чужая. Но и любопытное, даже жалко выбрасывать.
Вот эти листочки машинописи, пожалуй, не выкину.
Ибо они – дружелюбный взгляд со стороны.
Их сочинил друг-писатель. Тогда, 20 лет назад, только-только выпустивший свою первую книжку. Фантастика вперемешку с реальностью, при этом скрупулёзно выписанная жизнь походила на бред, а фантасмагория на реальность.
Жилось в реале на самом деле как в бреду.
Однажды мы с ним пили спирт, стыренный из больницы. Спирт был с эфиром – чтоб не тырили. Такое говно. Тогда власть, перенапрягая силы, боролась с пьянством, поэтому народ жрал всё, что льётся и горит.
А мы и были народ, нас хрен остановишь.
Пили в подвале, бывшем бомбоубежище, где-то на Советском. Подвал потихоньку превращали то ли в магазин, то ли в мастерскую – уже наступила эпоха кооперативов.
Незабываемое пойло.
И собутыльник – умный и приятный череп.
«Череп» в данном случае не анатомический термин, а синоним слова «чувак».
Так вот они, эти три с небольшим страницы.
Название, как у диссертации: «Природа смешного в статьях и репортажах имярека».
Не усердие студента или аспиранта, который ищет подтверждение концепциям, заданным научным руководителем. Так, игра понятиями и словами.
Даже и не исключительно обо мне. Больше о себе.
О нас всех. То есть о том, кто мы были на рубеже 1980-90-х годов, что за люди – ещё советские, но уже стоящие на пороге чего-то непонятного, ждущие перемен и не понимающие, чего ж нам надобно-то?
Часть этих НАС затеяла газету. Газета всплыла на волне разбуженного шахтёрскими забастовками народного самосознания.
Робкое, тихое, монохромное бытие, «где наичернейший сер», мы попытались оживить шумами, разноцветьем и говором улиц и площадей – там тогда происходили главные события. Мы задрали планку «гласности» так высоко, что все остальные проходили под ней «не склоняя головы». Мы задали этой самой «гласности» свою личную высоту и она из индивидуальной свободы постепенно стала свободой слова.
Мы стали у себя в городе и области «популярней, чем Пеле».
Жаль, что это продлилось недолго и со временем сошло на нет. Сегодня СМИ даже и не партийные. Они часть политических технологий. Они средство взлома психики и слома сознания.
Я заканчиваю жизнь в разочаровании профессией, которой отдал сорок с лишним лет.
Но были в ней, в этой профессии, и приятные моменты.
Это значит, что пришло время польстить себе словами друга:
«Имярек в декабре 1989 года взлетел, как ракета, жирно перечеркнув своим следом небосвод кузбасской журналистики, жёстко навязывая собственный стиль работы, азбуку и правила правописания…».
Вона как со стороны-то.
Дальше ещё всякие рассуждения, потом о «высшей математике в журналистике – политических обзорах».
Он находил эти хамские обозрения остроумными. Природа остроумия, по-видимому, заключалась в том, что исследуемый автор (ну, я) брал какой-нибудь пафосный меморандум и переводил его на естественно-человеческий язык. Из политической декларации грубо вынимался высокопарный каркас и ничем не поддерживаемая, она растекалась по политпартийному пространству, как отцепленная от лифчика бабья титька – бряк и отвисла до пупа.
Пафосу не показана ирония. Даже в самых малых количествах. Пафос тут же превращается в анекдот. И далее в абсурд. «Абсурд – норма жизни общества», - предлагает свой резон исследователь.
Что глубоко верно.
Или так: верно и глубоко.
А вот ещё славная мысль: «Как скучна для нормального человека любая политическая партия! Партия, которая своим однообразием в разнообразии реальностей, своим скрипучим треском и шумом свидетельствует, что гармония ей чужда, что она бессильна овладеть животворящими мировыми силами».
Аплодирую, ибо понимаю нормального человека как похуиста, которому глубоко «до лампочки», какая политическая погода на дворе: у него, особенно нынешнего, аллергия на любой агитпроп.
В заключение друг-писатель цитирует объект исследования, то бишь меня, находя в сказанном «главный секрет журналистского и человеческого обаяния» (sic!):
«Я люблю обывателя за его поверхностность – суждений и привязанностей, замыслов и поступков. Средний человек, он лишён самомнения, равно к тому, кто выше его, и к тому, кто ниже. Его выделяет не богатство, не бедность, не воля, не характер, не гений, не злодейство – только судьба».
Признаться, не помню за собою этих слов. И то – столько лет прошло, двадцать с лишним.
Не помню, хоть убей.
Однако снова вынужден под ними подписаться.
