vas_pop

А вот классное воспоминание коллеги-литераторши из Кузедеева.
Оно как бы отклик на заметку о Юрове и на моё незнание о лесосплаве на Кондоме.
Свидетельство очевидицы и, кстати. хорошо написанное.

Оригинал взят у

karman2011 в Зэки.

После ледохода на реке начинался бревноход. Если где-нибудь ниже по течению случался затор, брёвна пёрли на берег, часто ломали изгороди в огородах и потом, когда вода спадала, оставались хозяевам. Владельцем любого бревна на берегу был тот, кто его первым возьмёт. Позже, по малой воде, на реке появлялись "быки" - узкие, в два бревна, трапы, скреплённые скобами, плавно уходящие от берега вниз по течению почти до середины русла. Они направляли плывущий лес в течение Кондомы, не давая забиться в заводи. У нас был свой бык. Попробовал бы кто-то с других улиц здесь порыбачить или понырять. Если чужака приводил свой, то это было законно. Наш бык прибивал брёвна к противоположному берегу, где впадала Курья. Там работали зэки. Сортировали лес, скрепляли плоты и отправляли дальше по течению. Мы наблюдали с быка, как мужики орудуют баграми. Они ничем не отличались от других рабочих мужиков. Как-то никогда не заходил при мне разговор, что это за бригада. Слово "зэк" долгое время для меня оставалось чем-то вроде названия профессии: тот, кто ширяет багром брёвна на реке. Мы приходили на речку - они уже работали, мы уходили - они ещё работали.
Лес перестали сплавлять где-то в 74-75-ом, незадолго до моего первого класса. Бык летом ещё выставляли года три. Одиночные брёвна вылизывало течением из укромных мест, и они ленивыми крокодилами лежали в воде. Были и утонувшие крокодилы. В зелёной тине, мохнатые, скользкие... Мы визжали от страха и восторга, наступив или запнувшись.
Как-то само собой ушло слово вместе с молевым сплавом.
Вернулось оно ко мне в пятом классе. Виталий Ильич повёз нас на Мустаг. Мы шли к подножью своей первой большой горы. Всё, что рядом, не очень занимало. Смотрели наверх - там снег! Суетились от нетерпения, донимали Ильича вопросами: "А далеко ещё? А это сколько по времени? А там жарко или холодно?" И весь этот гомон прервал короткий тихий, но какой-то испуганный возглас: "Зэки!" Я искала глазами воду и потому увидела их последней. Вдоль железнодорожной насыпи, через которую мы уже собрались было перейти, шла колонна тёмных угрюмых мужиков. Молча. Шурша щебнем. Они не смотрели на нас. Только один успел спросить у Ильича: "Курево есть?" Ильич сочувственно развёл руками и как-то сокрушённо вдохнул. Выдохнул, когда они прошли: "Знать бы..." Лёха нерешительно протянул Ильичу "Приму": "У меня есть... Догнать?" Ильичь засмеялся: "Вот это ты засыпался!" - и забрал пачку. На привалах он данимал Лёху:
- Цыбарку-то дать?
Лёха перепробовал за время похода все варианты ответа: и отшучивался, и злился, и отмалчивался... Мы тоже упражнялись в шутках над ним. "Цыбарки" неизменно возвращали нас к зэкам:
- А почему у них только один охранник?"
- Конвоир, - поправлял Виталий Ильич. - Да куда они денутся? За побег срок прибавят. Хорошо, если не убьют...
- А почему убьют?
Ильич усмехался:
- Шаг влево, шаг вправо... - и переводил разговор на Лёху. - Лёха, вот тебе конвоир-то прикурил бы!
- Ну чо опять я? Вон у Петьки тоже есть.
- Ну ты, стукач... - толкнул его Петька в спину.
Ильич остановился:
- А что это значит, знаешь?
- Ну, ябеда. А что?
- Да нет, ничего... - и мы пошли дальше.
Но что-то в этом было. В интонации что-то у Ильича было непривычное. А потом появились новые впечатления, новые слова: курумник, черемша... мы-то её колбОй всегда называли. А снег в жару? Какие там зэки? Вспомнили мельком на обратном пути, переходя насыпь.
Потом, после школы, я начну для себя открывать, что живу на земле Шорлага. Непонятное слово Олп, которым называется район в соседнем посёлке Малиновка, расшифровывается как "отдельный лагерный пункт". Есть там и район Собачник. Зэков на Курью привозили оттуда. Купаться здесь страшновато. Глубоко. Да и под водой на глубине остались сваи, и какие-то перемычки от прибрежных сооружений лесосплава.
А потом будет книжный бум. Будет Шаламов и Солженицын... Но не они мне расскажут самое важное о зэках. Самое важное я узнаю раньше, когда в гонке за словарями, куплю однажды Словарь тюремного жаргона. Я не найду в нём ни одного незнакомого слова...