vas_pop | Entries tagged with юров

Был на презентации юровского альманаха "Красная горка".
Уже говорил об альманахе. Перед отъездом.
Скажу ещё.
Факт "Красной горки" - культурно-исторического альманаха, реализуемого целое десятилетие энтузиазмом ОДНОГО человека, заслуживает всяческого уважения и почтения.
Да ещё при муниципальном музее, который вырос ИЗ НИЧЕГО в интереснейшее заведение, сосредоточившее на своей территории практически всю материальную историю города.
А само место сколь блестяще для музея выбрано: высокий речной берег, напротив промзоны, ради которой тот город строился, рядом - бывшая "горелая гора", где был открыт уголь будущего Кузбасса, внизу бывшая пристань, чуть поодаль - памятник шахтёрам работы Эрнста Неизвестного, а здание музея - бывшее жилище лидера АИК "Кузбасс" Себальда Рутгерса.
.
И сам Юров отсюда, с улицы Красная горка.

Выпуск альманаха в основном литературной тематики. Отчасти посвящён 50-летию писательской организации, на официальный юбилей которой Юрова даже не пригласили. Это у нас так внимательны к тем, кто в той организации состоит большую часть юбилейного срока.
Подобное в стиле и духе нынешних, гребущих исключительно под себя, людей без уважения.
Да и без самоуважения.

Рассказал о нашем заплыве по Томи, напомнив о 40-летии юровских очерков "Труженица Томь".
Возможно, после публикации, через сколько-то там недель, встретимся вновь в музее и потрындим на темы реки.

Зашёл к Юрову за благословением на поход по Томи.

Получил в подарок новую его книгу.
Вот эту:

Стихи и документальная проза. В том числе очерки из старых книг о Томи. И итоговый очерк, когда под Крапивинским гидроузлом "подвели черту".
Плюс к книге только-только вышедший сигнальными экземплярами альманах "Красная горка".

Многоюбилейный выпуск.
100 лет Копикузу.
90 лет газете "Кузбасс".
50 лет Союзу писателей Кузбасса.
75 лет самому Юрову и 10-летие как его "Рабочая мелодия Кузбасса" (сочинённая 35 лет тому назад) стала гимном Кемеровской области.
Ещё несколько юбилеев, включая 40-летие книжки "Труженица Томь".
Про некоторые, например, про 100-летие писателя Александра Волошина есть статьи.

Но открывается выпуск академической статьёй профессора Коновалова про образование Кемеровской области и её первых начальников.
Дальше повеселей. Про книги, памятные газетные публикации и про писателей. А ещё про музыкальный театр. Плюс несколько исторический штудий из истории Кемерова и АИК.

Между прочими затесался мой текст - эпитафия закрытому "Кругу чтения". Сделан по просьбе главного редактора альманаха. Чото как-то он не вполне к месту. Да уж ладно.

Выпуск эдакий неровно-ступенчатый. Вот грустный очерк-воспоминание о Владимире Матвееве (работали вместе в районной "Заре"). И его стихи и пародии.
И статья, как переименовывали Щегловск в Кемерово (кстати, был вариант назвать Кемерово Новокузнецком).
Архивные снимки Копикуза.
И стихи таланливейшего Анатолия Саулова, не успевшего из-за ранней смерти выйти в классики.
Рядом - история Кемеровского книжного издательства.

Документы и стихи, перетасованные в довольно странной последовательности. Мозаика из несовместимого, производящая, однако, впечатление цельности.
Может, так и надо?
А не подгонять тексты под рубрики?

А вот классное воспоминание коллеги-литераторши из Кузедеева.
Оно как бы отклик на заметку о Юрове и на моё незнание о лесосплаве на Кондоме.
Свидетельство очевидицы и, кстати. хорошо написанное.

Оригинал взят у

karman2011 в Зэки.

После ледохода на реке начинался бревноход. Если где-нибудь ниже по течению случался затор, брёвна пёрли на берег, часто ломали изгороди в огородах и потом, когда вода спадала, оставались хозяевам. Владельцем любого бревна на берегу был тот, кто его первым возьмёт. Позже, по малой воде, на реке появлялись "быки" - узкие, в два бревна, трапы, скреплённые скобами, плавно уходящие от берега вниз по течению почти до середины русла. Они направляли плывущий лес в течение Кондомы, не давая забиться в заводи. У нас был свой бык. Попробовал бы кто-то с других улиц здесь порыбачить или понырять. Если чужака приводил свой, то это было законно. Наш бык прибивал брёвна к противоположному берегу, где впадала Курья. Там работали зэки. Сортировали лес, скрепляли плоты и отправляли дальше по течению. Мы наблюдали с быка, как мужики орудуют баграми. Они ничем не отличались от других рабочих мужиков. Как-то никогда не заходил при мне разговор, что это за бригада. Слово "зэк" долгое время для меня оставалось чем-то вроде названия профессии: тот, кто ширяет багром брёвна на реке. Мы приходили на речку - они уже работали, мы уходили - они ещё работали.
Лес перестали сплавлять где-то в 74-75-ом, незадолго до моего первого класса. Бык летом ещё выставляли года три. Одиночные брёвна вылизывало течением из укромных мест, и они ленивыми крокодилами лежали в воде. Были и утонувшие крокодилы. В зелёной тине, мохнатые, скользкие... Мы визжали от страха и восторга, наступив или запнувшись.
Как-то само собой ушло слово вместе с молевым сплавом.
Вернулось оно ко мне в пятом классе. Виталий Ильич повёз нас на Мустаг. Мы шли к подножью своей первой большой горы. Всё, что рядом, не очень занимало. Смотрели наверх - там снег! Суетились от нетерпения, донимали Ильича вопросами: "А далеко ещё? А это сколько по времени? А там жарко или холодно?" И весь этот гомон прервал короткий тихий, но какой-то испуганный возглас: "Зэки!" Я искала глазами воду и потому увидела их последней. Вдоль железнодорожной насыпи, через которую мы уже собрались было перейти, шла колонна тёмных угрюмых мужиков. Молча. Шурша щебнем. Они не смотрели на нас. Только один успел спросить у Ильича: "Курево есть?" Ильич сочувственно развёл руками и как-то сокрушённо вдохнул. Выдохнул, когда они прошли: "Знать бы..." Лёха нерешительно протянул Ильичу "Приму": "У меня есть... Догнать?" Ильичь засмеялся: "Вот это ты засыпался!" - и забрал пачку. На привалах он данимал Лёху:
- Цыбарку-то дать?
Лёха перепробовал за время похода все варианты ответа: и отшучивался, и злился, и отмалчивался... Мы тоже упражнялись в шутках над ним. "Цыбарки" неизменно возвращали нас к зэкам:
- А почему у них только один охранник?"
- Конвоир, - поправлял Виталий Ильич. - Да куда они денутся? За побег срок прибавят. Хорошо, если не убьют...
- А почему убьют?
Ильич усмехался:
- Шаг влево, шаг вправо... - и переводил разговор на Лёху. - Лёха, вот тебе конвоир-то прикурил бы!
- Ну чо опять я? Вон у Петьки тоже есть.
- Ну ты, стукач... - толкнул его Петька в спину.
Ильич остановился:
- А что это значит, знаешь?
- Ну, ябеда. А что?
- Да нет, ничего... - и мы пошли дальше.
Но что-то в этом было. В интонации что-то у Ильича было непривычное. А потом появились новые впечатления, новые слова: курумник, черемша... мы-то её колбОй всегда называли. А снег в жару? Какие там зэки? Вспомнили мельком на обратном пути, переходя насыпь.
Потом, после школы, я начну для себя открывать, что живу на земле Шорлага. Непонятное слово Олп, которым называется район в соседнем посёлке Малиновка, расшифровывается как "отдельный лагерный пункт". Есть там и район Собачник. Зэков на Курью привозили оттуда. Купаться здесь страшновато. Глубоко. Да и под водой на глубине остались сваи, и какие-то перемычки от прибрежных сооружений лесосплава.
А потом будет книжный бум. Будет Шаламов и Солженицын... Но не они мне расскажут самое важное о зэках. Самое важное я узнаю раньше, когда в гонке за словарями, куплю однажды Словарь тюремного жаргона. Я не найду в нём ни одного незнакомого слова...

Перечитываю публицистику Геннадия Юрова.
Ту самую. Книжки "Труженица Томь" и "Река родная".
Интересно.
"Труженице" - сорок лет. То есть сорок лет назад Юров начал публиковать очерки о Томи в газете "Кузбасс". Получилась краткая энциклопедия о реке. От топонимики до промышленных объектов.

Много о томских верховьях, где Хакасия рубила лес и мыла золото. Река, пишет Юров, была жёлтой.
В прошлом году мы там побывали - сплавились от Балыксы до Лужбы, проехали вдоль Томи на электричке - река чистая. Уже и лес не рубят, и золото не моют - всё, что можно, взяли.
Лес не рубят на всём протяжении Томи. Нет и молевого сплава - а ещё в 1980-е плывущие брёвна ловила запань в пределах Кемерова.
Нет (почти нет - только в Майзасе) лесозаготовок и на притоках. А было время лесосплав активно шёл по Мрассу. Нащот Усы не знаю. И нащот Кондомы тоже.
Золото на Усе и Мрассу всё ещё берут. Но не так грубо. На ручьях, впадающих в Усу, работают промприборы и везде пруды-отстойники, не пускающие грязь в реку. Есливчо, то вмешивается природоохранная прокуратура.
На Мрассу несколько лет назад работала драга - в верховьях, прямо в посёлке Мрассу. Но аккуратно - река на всём течении ниже драги оставалась чистой.
Кстати, дражные работы понаоставляли после себя систему прудов - там полно рыбы. Правда, не самой лучшей: пескарь, чебак, щука, окунь, ёрш и появился лещ, - аборигены же предпочитают тайменя, ленка и, на крайняк, харюза.

Кстати, на Кии и её притоках тоже перестали рубить лес и брать золото. А в верховьях, в Кузнецком Алатау, откуда, кстати сказать, начало всех правых притоков Томи, создан заповедник "Кузнецкий Алатау". Это тоже Юрову в заслугу.

Ещё перемены.
Перестали добывать гравий из русла. Земснаряды пущены в металлолом.
И это хорошо.

Беда, что река катастрофически обмелела. Это следствие вырубки леса, добычи гравия. И главное - угледобычи, уничтожившей сотни малых рек и ручьёв.
Открытые угольные разработки (да и шахты тоже) "выпили" реку.
Промышленные предприятия типа Запсиба (кстати, узнать бы, перешёл или нет ЗСМК на закрытый цикл водопотребления?), ТЭЦ и ГРЭС да и просто горожане загрязняют реку, убивают в ней всё живое.
Приток Томи Кондома, вбирающая в себя отходы жизнедеятельности Таштагола, Осинников и всех посёлков городского типа, стоящих вдоль русла, приходит в Новокузнецк потоком мути.
А в верховьях она чистенькая.
Томь ниже Новокузнецка - это страх и ужас.
К Кемерову она малость очищается, но ниже Кемерова - опять песдес.

После книжки Юрова власти озаботились проблемами водно-воздушного бассейна Кузбасса. Экологические проблемы стали проблемами общества. Ими занялись целые научные коллективы. Писатели, не только Юров, - помню повесть Владимира Мазаева "Дамба" и спектакль на её сюжете в театре драмы.
Жаль, мода на экологию прошла. Сегодня про неё вспоминают, когда надо "опустить" экономического конкурента. На это смахивает пустая борьба в Кузне вокруг ферромарганцевого завода - с действительно грязными производствами не борются, но производство 21 века в город не пускают.

Юров после первопубликации продолжал долбить своё. "Труженица Томь" была напечатана в журнале "Москва" (премия СЖ в 1973 году), потом (в 1974-м) вышла книжкой.
В 1979 году он издал "Реку родную" - частично с теми же текстами, что и в предыдущем издании, но это другая книга, она объёмом вдвое больше и значительно более серьёзная и конструктивная. Это как выросшее дерево - оно то же, но корни и ствол мощнее, крона пышней.
Параллельно Юров начал выпускать альманах "Земля Кузнецкая" - превосходное издание, уникальное в своём роде. Толком, в деталях, что это было, не помню (хотя вообще-то печатался там разок или два), общее впечатление - литературно-экологическое и отчасти историческое издание.
Про его роль в истории Крапивинского гидроуза - это отдельный сюжет...

Поедем летом по Томи. Не спеша. Буду читать мужикам книжку и пущай думают.

Вчера был у Юрова.
Зашёл за альманахом "Красная горка", где он напечатал мой материал.
Открыли бутылку, поговорили. Упрекнул: "Вот и ты меня забыл". Сказал: "Напиши роман".
А про что? А про то, говорит, как вы КПСС свергали, шахтёрский бунт подогревали. Как потом ты воевал с новой властью. Мол, ничего ж придумывать не надо.
Романист из меня, как... ну, скажем словами майора Шарко, моего армейского начальника: "Как из хера мельник".
Разве что мемуар какой-нибудь, где буду "врать как очевидец": ни слова лжи, только неправда.
Всё равно был рад проведать.
Буду заходить. Тем более, что он по городу передвигается только с палочкой - диабет обезноживает.

А под катом моя\ статейка о нём и его книге.
( Read more... )

Вышел в свет очередной номер альманаха "Красная горка", издаваемый одноимённым музеем Кемерова и поэтом и публицистом Геннадием Евлампиевичем Юровым.
Имел честь опубликоваться опубликоваться в нём материалом "Сталин и мы" (в альманахе он получил другое название). Материал тащить в ЖЖ не буду, больно велик, а прятать тексты по "кат" я ещё не научился. Скажу о другом.
Редкий пример, когда писатель создаёт вокруг себя культурное пространство. Самим собой и воссозданием прошлого. Юров родился в Кемерове, на Красной горке. Здесь находится та самая "Горелая гора", в которой рудознатец Михайло Волков обнаружил кузнецкий уголь. Отсюда пошёл угольный Кузбасс. Здесь в 1920 годы базировалась международная колония "Кузбасс". Иначе АИК "Кузбасс". Социалисты, коммунисты, анархисты разных стран приехали в Сибирь строить социализм. И в принципе были успешны. Они строили не только промышленные и сельскохозяйственные объекты, но и работали на них (шахты, коксохимические производства, сельское хозяйство, иные промыслы). Они устроили себе быт - тут работал голландский архитектор Ван Лохем. Дома, сделанные по его проектам остались. Например, дом руководителя колонии Себальда Рутгерса.
В 1980-е годы дом находился в разрухе. Его пытались восстанавливать, но без особого успеха. Возможно, причиной этого был тот факт, что советская власть двойственно относилась к АИК. С одной стороны, славная страница в истории Советской России, Сибири и Кузбасса. С другой, международная вольница не слишком вписывалась в режим. Особенно похуисты-анархисты. Из-за них, собственно. колонию прикрыли.
Кто-то, впрочем, остался. Потомки колонистов посейчас тут живут.
Красная горка сформировала юношу Юрова. Со временем он стал участником проекта тутошнего музея. Сегодня это действующее культурное учреждение. Благоустроенное и красивое. Со своей спецификой - сугубо кемеровской и отчасти горняцкой - тут музеефицированы орудия труда шахтеров, включая такое "орудие", как экскаватор с открытой угледобычи.
Невдалеке - памятник шахтёрам работы Эрнста Неизвестного. Другие памятники. К примеру, старая пристань, откуда кемеровский уголь отправлялся баржами по Томи в Томск.
И, разумеется, альманах. Исторический, культурный, литературный. С символом-рисунком, придуманным самим Юровым - горящий уголёк в ладони.