vas_pop

ПОСОЛОНЬ

1.ЗА РЕКУ, ПОД СЕНЬ ДЕРЕВЬЕВ

Наш путь нынче — «посолонь», с восхода на закат. Из смога Кузнецкой котловины — на край света, где мы никому не нужны…

Буквально накануне выезда мне в руки попалась книжка одного нынешнего, как теперь говорят, суперсовременного автора. Эдакий постмодернистский квазибред о том, о сём, а в общем ни о чём.

В котором – я сразу и о «бреде» и «ни о чём» – тем не менее всё ж выловилось нечто понятное и почти близкое. Вот эти строчки:

«Есть такой посёлок в степи – Кош-Агач. Последнее дерево. Последняя тень. Край света. Голые выжженные камни, не степь – пустыня. Злобное солнце, ветхие руины древних могильников. На горячих жёлтых камнях, приспустив крылья, как чёрные шали, восседают одинокие орлы…».

Туда сегодня начинается наш путь.

СПРАВКА. Кош-Агач – районный центр республики Алтай. Приграничная зона – за ним Монголия. Находится на высоте порядка 1700 метров над уровнем моря. Продолжительность солнечного сияния в течение года согласно данным местной метеостанции составляет 2634 часа. Количество дней без солнца в среднемноголетнем исчислении – 19 в году. Среднегодовая температура воздуха не превышает шести градусов ниже нуля по, естественно, Цельсию. Минимальная температура зимы – минус 62 градуса. Летний максимум – свыше 30 градусов. Количество осадков – 127 миллиметров в год.

Кош-Агач и обнимающая его Чуйская степь, плоская, словно сковородка (края резко приподняты горами), это Сахара в сибирском исполнении. Сушь и холод. Через степь кочевали в поисках лучшей доли самые разные племена – от полузабытых гуннов до монгол-чингизидов и тюрок, основавших здесь когда-то своё первое государство. Ездить по степи довольно удобно и просёлочные дороги истоптали её своими колеями вдоль и поперёк. Где-то несложно и заблудиться. Настоящая ж толковая дорога одна – знаменитый Чуйский тракт, которым мы едем.

Куда? Конечно ж в Кош-Агач. «На край света». Куда ж ещё ехать?

Замечу, что автор-постмодернист приврал насчёт «последнего дерева» и «последней тени». В Кош-Агаче вообще нет деревьев. Следовательно и настоящей тени нет.

Хотя в названии деревья всё же присутствуют (здесь вообще все названия – говорящие и надо бороздить степь с топонимическим словарём под рукою, иначе чувствуешь себя немым и тупым). Только деревья, даже в названии, раритетствуют в чрезвычайно малом количестве. Потому что в переводе с тюркского имя посёлка значит – «Два дерева». Только-то. Впрочем, где они, эти два дерева, последние два пальца на руке, найти не довелось. Должно, когда-нибудь срубили и эту пару на дефицитные в крае жестоких зим дрова.

Выскочив из узкости, куда нас загнал Северо-Чуйский хребет (в бинокль видна поземка на снежных склонах, то души наших предков играют в снежки с северным ветром), прорвавшись сквозь Красные ворота» (две скалы и речка, все по имени «Кызыл Таш», то есть «Красный камень»), выдавившие из себя после недавнего дождя такую ж красную и крайне зловредную глину (наш УАЗ едва не останавливается в самим собою вырытой колее), протарахтев по мостику через бурый поток с характерным названием «Ручей» (а это без обратного перевода, по-русски), мы поднимаемся на господствующую высотку.

В сущности высотка не более чем холмик трёх-четырёх метров. Но с него открывается панорама, по которой можно сверять стратегическую карту генерального штаба (что, возможно, и делал Чингиз-хан – хлебом его не корми, дай погенералить). Спугиваем нахохлившегося орла (не соврал постмодернист) и смотрим – ладони козырьками.

Вот справа и сзади сгрудился в щепоть Чаган-Узун. Он за одноименной речкой. Речка – приток главной здешней водной артерии – Чуи. Приток, мощью со старшую сестру (а Чуя речка по объёму воды в русле не меньше Томи, только намного быстрее, особенно в среднем течении – рёв от порогов, как от тысячи отбойных молотков, включённых разом), окрашивает её своей мутью в цвет топлёного молока из русской печки. Нечто белое с налётом желтизны. Чаган-Узун (или Чаган-Оозы) так и переводится – «Белая река».

Сибирский путешественник прошлого века Сапожников писал про здешние места так: «В верхнем течении Чуя совершенно прозрачна, но её засоряет один левый приток – Чаган-Узун, берущий начало в Чуйских белках. Это обстоятельство служит прямым доказательством, что в вершине этого притока имеется большой ледник. Вообще считается правилом, что мутные реки берут начало из ледников, прозрачные – из ледников и ключей».

Отсюда пока не видать, прозрачна ли Чуя – от тракта она резко отошла в сторонку, и где-то там затерявшийся в её протоках и пойменных озёрах, только крыши одноэтажных домиков видны, стоит посёлок Мухор-Тархата (ещё одно говорящее название и если вы ещё не устали от моей эрудиции, сообщу, что он означает, ежели перевести абсолютно точно, «короткая река, где жили люди племени «таркатты», кстати, монгольского).

Сейчас над Мухор-Тархаты висит тёмное облако, а под ним вертикальные жалюзи дождя. Туча никуда не уходит – дождит в полном безветрии. Как она сюда попало непонятно (см. справку в её части по поводу годового количества осадков в Чуйской степи) – дождь на этом «краю света» такая ж редкостная невозможность, как, ну, скажем, иголка в сене.

Сам Кош-Агач виднеется строительным краном и парой высотных домов. Ей-богу высотных, хотя они не достроены – тут всё, что выше первого этажа, небоскрёб. Должен сказать, что данный факт строительства – весьма важная примета – еще несколько лет назад (точнее, в 1995 году, когда открыли погранзону и разрешили свободный проезд) самым высоким зданием было здание поселковой администрации – двухэтажное. Всего-навсего. Кош-Агач по-видимому оживает за счёт вложений, в числе которых деньги из Кузбасса – тут построен цех, готовящий из монгольского и местного скота мясо для колбасы, которую мы иногда (с зарплаты) кушаем.

Вдали, надо только привстать на цыпочки, ещё несколько селений. В том числе аил Кок-Оря («Синие вершины» в переводе), в чью сторону мы сегодня стремимся. А Ташанта («Гололедица» - характерное название для предгорий), последний российский населённый пункт на Чуйском тракте, тоже закрыта наводящей тоску пеленой дождя – и тоска потому, что мы-то едем из пасмурного Кемерова, позади мокрая ночёвка в сосновом бору близ Катуни, и надеемся просохнуть и отогреться солнечной полупустыне.

А боюсь, что не удастся.

Кош-Агач нам сегодня неинтересен – на дворе воскресенье, нужных или хотя бы важных людей не найти: как и все, они кизяки в зиму лепят и ставят на просушку, дрова и сено готовят, проведывают родню на дальних отгонных пастбищах. Мы проскакиваем мост (Чуя прозрачна и тиха), мчимся через посёлок, минута и мы на окраине: слева за колючей проволокой законсервированная станция военной радиолокации, даже часовых не видно, справа и впереди – светло-зеленое зеркало озерка. По берегам тёмные камыши, а на озёрной глади (ни ветерка – говорю вам, потому и гладь), чайки, утки и гуси. Гуси и утки явно не домашние…

СПРАВКА. Наиболее характерные птицы Чуйской степи: утка-огарь, в просторечии «варнавка», журавль-красавка, индийский гусь, серебристая чайка, чернозобая гагара, чёрный аист, лебедь-кликун. Из хищных – алтайский кречет, белоголовый сип, чёрный гриф, бородач-ягнятник. Обычны степной лунь и сокол-пустельга. Только в Чуйской степи и больше нигде на Алтае живут дрофа, голубь-саджа, толстоклювый зуёк и ремез. Масса жаворонков и разной птичьей мелочи, гнездящейся по речным берегам, где есть растительность. Из редкостей – монгольский земляной воробей. Оказывается, и воробьи бывают редкостью. Естественно, если они «земляные» и если живут в Чуйской степи…

Свёрток на Кок-Оря. Казахское кладбище посреди плоской равнины – мусульманские полумесяцы над могилами.

По себе знаю: людей тянет на кладбища некое какое-то трогательное любопытство. Дескать, сегодня ты, завтра – я. На христианскую Троицу на наших кладбищах просто-таки праздник-пикник: на родительские могилки съезжается родня. Угощаются (мельком замечу, то явно нехристианское дело – трапеза на могиле, это по-видимому пришло из того, что старее старого – из дохристианского язычества) и общаются…

На мусульманском кладбище не до общения. Здесь мрачно и страшно даже днём. Может быть, потому, что нет привычной зелени. Верблюжья колючки да такие же колючие, злее кактуса, кусты барбариса и дикого крыжовника не зелень. Но главное, наверное, в обычае никак не подновлять погребения. Время должно сравнять захоронение с землёй и превратить его в пыль. Вон стоят глинобитные оградки старых могил – внутри провалы и сурчиные норы.

…Нам ещё километров сорок до места стоянки. А пока «перекус» на речке Юстыд (последнее на сегодня топонимическое «фе»: Юстыд значит буквально «Сто лиственниц» и они действительно растут в горах, откуда он берёт начало, только это отсюда далеким далёко).

На Юстыде появляется тальник. И еще – комары, кошмарная аномалия алтайского юга. Где комаров не бывает в принципе. Из-за постоянной суши. С Юстыда, вернее, с его слияния с речкой Кызылшин, начинается собственно Чуя. А нам надо на одну из составляющих Кызылшина (по словарю – «глубокий ров между гор») реку Бугузун («могучую реку» - таково славное имя сего ручья), где есть деревья и настоящая тень. Там близко к равнине походят горы, исполосованные снежниками, словно моряцкая тельняшка, там воздух ещё прозрачнее, чем тут, там – хорошо…

Жуём сало с хлебом, заедаем сморщившимися солёными огурцами, купленными почти за тысячу километров отсюда – на родине Шукшина, в Сростках. Отдыхаем.

Отдохните и вы.