Ещё юбилейное
Nov. 6th, 2010 08:55 am 125 лет Велимиру Хлебникову.

Все его знают, но никто не читает.
В учебниках, вроде бы даже ещё и школьных, значится, что он один из создателей РУССКОГО ФУТУРИЗМА и самого громкого российского литературного манифеста "Пощёчина общественному вкусу".
Это там Пушкина бросают с "корабля современности", как Стенька Разин отслужившую своё персидскую княжну.
Манифест подписали Бурлюк, Кручёных, Маяковский и Хлебников.
Бурлюк среди них самый старший и самый образованный. Группу, к которой примкнула молодёжь, в том числе художники Малевич и Кандинский, сначала даже не футуристами называли, а запросто: "бурлюки".
Глава "бурлюков" потом уехал за границу, сначала в Японию, потом в США, всю жизнь был просоветски настроен, но дома его не издавали. Помер памятником самому себе и русскому футуризму.
От Кручёных осталась одна строчка: Дыр, Бул, Щир. Как бы имена древлих князей, ну, там Кий, Щек и Хорив.
Следующее слово - Убещур - можно толковать, как ихнюю сестру.
Маяковский - это Маяковский.
А самый интересный, конечно, Хлебников. Ибо непознанный.
У него три имени. По метрикам - Владимир. По подписи в футуристических манифестах - Виктор. А по самоназванию - Велимир, Это от соединения слово "великий" и "мир".
Идеальный в плане житейской непритязательности поэт. Всё имущество носил в заплечном мешке. В Гражданскую бродил с корешем-литератором по Причерноморью. Спутник заболел тифом. Хлебников сложил мешок и собрался уходить. "Куда ты? Я умираю", - взмолился больной. "Степь отпоёт", - сказал Хлебников. И ушёл.
Где сам пропал и как - неизвестно. Вроде бы художник Май Митурич нашёл его останки и похоронил под сосной. Где эта сосна и где могилка?
После смерти друзья и соратники стали собирать написанное и разбросанное по разным альманахам и журналишка. А также недописанное - по товарищеским загашникоам.
Что-то собрали. В 1928 году Николай Степанов и Юрий Тынянов начали издавать полное собрание сочинений Хлебникова: стихи, драматургию и прозу. Кое-как закончили к 1936 году. Правда, в 1940 появился том неизданных произведений Хлебникова под редакцией Харджиева и Грица.
А потом Хлебникова просто забыли. Ну, разве что в новую, "перестроечную" эпоху был издан роскошный фолиант его сочинений. И всё.
Только самый отчаянный эрудит вспомнит пару строчек. Ну, там: "Крылышкуя золотописьмом тончайших жил..."
Или вот я тут перед вами блесну выписанным в своё время из степановского пятитомника строчками: "Пали вои полевые на ночную тишину. Полевая в поле вою. Полевую пою волю, умоляю и молю так волшебство ночной поры. Мышек, ласковых малюток, рощи вещие миры".
Хлебников мог лепить из русского языка всё, что хотел. Он забавлялся языковой стихией, как мальчишка пластилином.
Его влияние испытали все поэты 20 века. От Маяковского до Пастернака и от Заболоцкого до Цветаевой и Сельвинского. Иногда даже не осознавая этого. Как, к примеру, поэты-"шестидесятники". Особенно Вознесенский, часто изобретавший уже изобретённое и облётанное Хлебниковым.
Гений. Слова другого нет. Но гений, признания не получивший.
Ниже один из футуристических манифестов. Не всем известная "Пощёчина". А нечто более зрелое. манифест СОСТОЯВШЕГОСЯ русского футуризма
ИДИТЕ К ЧЕРТУ!
Ваш год прошел со дня выпуска первых наших книг: «Пощечина», «Громокипящий Кубок», «Садок Судей» и др.
Появление Новых поэзии подействовало на еще ползающих старичков русской литературочки, как беломраморный Пушкин, танцующий танго.
Коммерческие старики тупо угадали раньше одурачиваемой ими публики ценность нового и «по привычке» посмотрели на нас карманом.
К. Чуковский (тоже не дурак!) развозил по всем ярмарочным городам ходкий товар: имена Крученых, Бурдюков, Хлебникова...
Ф. Сологуб схватил шапку И. Северянина, чтобы прикрыть свой облысевший талантик.
Василий Брюсов привычно жевал страницами «Русской Мысли» поэзию Маяковского и Лившица.
Брось, Вася, это тебе не пробка!..
Не затем ли старички гладили нас по головке, чтобы из искр нашей вызывающей поэзии наскоро сшить себе электропояс для общения с музами?
Эти субъекты дали повод табуну молодых людей, раньше без определенных занятий, наброситься на литературу и показать свое гримасничающее лицо: обсвистанный ветрами «Мезонин поэзии», «Петербургский глашатай» и др.
А рядом выползала свора адамов с пробором — Гумилев, С. Маковский,С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах, а потом начала кружиться пестрым хороводом вокруг утвердившихся футуристов. Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое, заявляя:
1) Все футуристы объединены только нашей группой.
2) Мы отбросили наши случайные клички эго и кубо и объединились в единую литературную компанию футуристов:
Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников.
ЗЫ. Надо добавить про Лившица и Северянина.
Ну, Северянин - это на любителя. Он слишком сладкий, у меня от него печень в клубок сворачивается, как от недобродившей медовухи.
А Лившиц храбро воевал на Первой мировой, получил Георгия, крестился и из Наумовича стал Константиновичем.
Прославился как переводчик французских символистов и сюрреалистов: "От Рембо до Элюара". Кажись, так.
Или - до Аполлинера.
В 1933 году выпустил книгу воспоминаний "Полутораглазый стрелец". Наверное, намекает, что Бурлюк был одноглазым и несуществующий глаз одевал в монокль.
Ах, какие ребята!
Все его знают, но никто не читает.
В учебниках, вроде бы даже ещё и школьных, значится, что он один из создателей РУССКОГО ФУТУРИЗМА и самого громкого российского литературного манифеста "Пощёчина общественному вкусу".
Это там Пушкина бросают с "корабля современности", как Стенька Разин отслужившую своё персидскую княжну.
Манифест подписали Бурлюк, Кручёных, Маяковский и Хлебников.
Бурлюк среди них самый старший и самый образованный. Группу, к которой примкнула молодёжь, в том числе художники Малевич и Кандинский, сначала даже не футуристами называли, а запросто: "бурлюки".
Глава "бурлюков" потом уехал за границу, сначала в Японию, потом в США, всю жизнь был просоветски настроен, но дома его не издавали. Помер памятником самому себе и русскому футуризму.
От Кручёных осталась одна строчка: Дыр, Бул, Щир. Как бы имена древлих князей, ну, там Кий, Щек и Хорив.
Следующее слово - Убещур - можно толковать, как ихнюю сестру.
Маяковский - это Маяковский.
А самый интересный, конечно, Хлебников. Ибо непознанный.
У него три имени. По метрикам - Владимир. По подписи в футуристических манифестах - Виктор. А по самоназванию - Велимир, Это от соединения слово "великий" и "мир".
Идеальный в плане житейской непритязательности поэт. Всё имущество носил в заплечном мешке. В Гражданскую бродил с корешем-литератором по Причерноморью. Спутник заболел тифом. Хлебников сложил мешок и собрался уходить. "Куда ты? Я умираю", - взмолился больной. "Степь отпоёт", - сказал Хлебников. И ушёл.
Где сам пропал и как - неизвестно. Вроде бы художник Май Митурич нашёл его останки и похоронил под сосной. Где эта сосна и где могилка?
После смерти друзья и соратники стали собирать написанное и разбросанное по разным альманахам и журналишка. А также недописанное - по товарищеским загашникоам.
Что-то собрали. В 1928 году Николай Степанов и Юрий Тынянов начали издавать полное собрание сочинений Хлебникова: стихи, драматургию и прозу. Кое-как закончили к 1936 году. Правда, в 1940 появился том неизданных произведений Хлебникова под редакцией Харджиева и Грица.
А потом Хлебникова просто забыли. Ну, разве что в новую, "перестроечную" эпоху был издан роскошный фолиант его сочинений. И всё.
Только самый отчаянный эрудит вспомнит пару строчек. Ну, там: "Крылышкуя золотописьмом тончайших жил..."
Или вот я тут перед вами блесну выписанным в своё время из степановского пятитомника строчками: "Пали вои полевые на ночную тишину. Полевая в поле вою. Полевую пою волю, умоляю и молю так волшебство ночной поры. Мышек, ласковых малюток, рощи вещие миры".
Хлебников мог лепить из русского языка всё, что хотел. Он забавлялся языковой стихией, как мальчишка пластилином.
Его влияние испытали все поэты 20 века. От Маяковского до Пастернака и от Заболоцкого до Цветаевой и Сельвинского. Иногда даже не осознавая этого. Как, к примеру, поэты-"шестидесятники". Особенно Вознесенский, часто изобретавший уже изобретённое и облётанное Хлебниковым.
Гений. Слова другого нет. Но гений, признания не получивший.
Ниже один из футуристических манифестов. Не всем известная "Пощёчина". А нечто более зрелое. манифест СОСТОЯВШЕГОСЯ русского футуризма
ИДИТЕ К ЧЕРТУ!
Ваш год прошел со дня выпуска первых наших книг: «Пощечина», «Громокипящий Кубок», «Садок Судей» и др.
Появление Новых поэзии подействовало на еще ползающих старичков русской литературочки, как беломраморный Пушкин, танцующий танго.
Коммерческие старики тупо угадали раньше одурачиваемой ими публики ценность нового и «по привычке» посмотрели на нас карманом.
К. Чуковский (тоже не дурак!) развозил по всем ярмарочным городам ходкий товар: имена Крученых, Бурдюков, Хлебникова...
Ф. Сологуб схватил шапку И. Северянина, чтобы прикрыть свой облысевший талантик.
Василий Брюсов привычно жевал страницами «Русской Мысли» поэзию Маяковского и Лившица.
Брось, Вася, это тебе не пробка!..
Не затем ли старички гладили нас по головке, чтобы из искр нашей вызывающей поэзии наскоро сшить себе электропояс для общения с музами?
Эти субъекты дали повод табуну молодых людей, раньше без определенных занятий, наброситься на литературу и показать свое гримасничающее лицо: обсвистанный ветрами «Мезонин поэзии», «Петербургский глашатай» и др.
А рядом выползала свора адамов с пробором — Гумилев, С. Маковский,С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах, а потом начала кружиться пестрым хороводом вокруг утвердившихся футуристов. Сегодня мы выплевываем навязшее на наших зубах прошлое, заявляя:
1) Все футуристы объединены только нашей группой.
2) Мы отбросили наши случайные клички эго и кубо и объединились в единую литературную компанию футуристов:
Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников.
ЗЫ. Надо добавить про Лившица и Северянина.
Ну, Северянин - это на любителя. Он слишком сладкий, у меня от него печень в клубок сворачивается, как от недобродившей медовухи.
А Лившиц храбро воевал на Первой мировой, получил Георгия, крестился и из Наумовича стал Константиновичем.
Прославился как переводчик французских символистов и сюрреалистов: "От Рембо до Элюара". Кажись, так.
Или - до Аполлинера.
В 1933 году выпустил книгу воспоминаний "Полутораглазый стрелец". Наверное, намекает, что Бурлюк был одноглазым и несуществующий глаз одевал в монокль.
Ах, какие ребята!