vas_pop

…После Кузедеева ещё несколько десятков километров и вот вдоль дороги цветущие гречишные поля. Мы уже на Алтае. Спускаемся с отрогов Салаирского кряжа. В районный центр Ельцовку, стоящую на Чумыше, едва ли не падаем с горы. Это ещё не шукшинские места, но киногерой Пашка Колокольников, помнится, и сюда, и в недальний Солтон езживал.

Ещё сотня километров. Вот Бия «обнажила прекрасную грудь свою» (это Гоголь нечаянно прорезался), за мостом на постаменте крашенный серой краской грузовичок АМО – тут начинается Чуйский тракт. И золотобокий сосняк по обеим сторонам просторного шоссе.

Сростки. Медовый базар и придорожная обжорка. В машине нас трое. Вкусы разные. Дама покупает картофельный драник с котлетой внутри. «Водило» Саша выбирает чебурек. А я – по привычке, я тут не впервой, – печёночный пирог, нет, простите, пирожище, он размером в половину сковородки, разом и завтрак, и обед. Впрочем, драник с чебуреком тоже внушают почтение габаритами.

Запивка – квас с хреном: «А вот квасок – пыряет в носок!».

Сростинские улицы. Из палисадников свисают тяжёлые яблоневые и вишнёвые ветви. Тёплый Алтай. Говорят, в селе Алтайском, где родился покойный артист-губернатор Михаил Евдокимов, даже абрикосы вызревают.

Шукшинский музей – бывшая школа, где он учился, а потом некоторое время работал. Рядом новая школа. К 80-летию её капитально отремонтировали. Неподалёку новый православный собор с красивой каменной вязью. Над селом нависает лысый купол горы – тот самый Пикет.

Улицы по-деревенски пусты. Рабочая неделя идёт. Это через пару дней будет людно, сюда нагрянут гости, все обочины уставят машинами. Говорливый человеческий поток потечёт на Пикет, где памятник (бронзовый Шукшин сидит босой, как в заключительном кадре фильма «Печки-лавочки») и уже построена крытая эстрада для артистов и важных гостей. Ждут самого Квашнина – представителя президента в Сибирском федеральном округе.

Зрители и слушатели расположатся на травке. Стоя и сидя.

Говорят, по пятьдесят и более тысяч народу приходит-приезжает в шукшинские дни поклониться народному любимцу. Такое не организуешь только административной сноровкой. Она, впрочем, никуда не делась – весь Бийск уставлен щитами-баннерами с портретами и напоминаниями: «Год Шукшина». Но очевидна и любовь, которую «наглядной агитацией» не возбудишь. Что-то такое-эдакое разбередил в русско-сибирской душе Василий Макарович, вон и книги его, и диски с фильмами расхватывают, как те горячие сростинские пирожки.

Объезжаем любимую шукшинскую гору Пикет. Про неё придумали легенду, мол, тут стоял казачий пост (пикет) и наблюдал, не идут ли откуда вооружённые кочевники грабить мирных крестьян-земледельцев. Но вообще-то казаки скорее всего тут не стояли. А если стояли, то вряд ли чего видели – южное направление всё в горах и лесах, маловероятно, что кочевники приходили этим путём.

Исконно гору звали Бекет. Как я узнал из «Шукшинского вестника» (его издаёт тутошний музей) в Пикет гору перетолмачили переселённые сюда в начале войны поволжские немцы, любители оглушать русские согласные. Они прямо под горой целой улицей обустроились.

«Бекет» или «бегет» тюркское, точнее, казахское слово и обозначает способ рыбной ловли – запор или заездку поперёк реки. На севере зовут – «загар». Агафья Лыкова таким манером у себя на Еринате харюзов по осени ловит. Изрядно браконьерский способ, доложу.

Под горою разобравшаяся было на протоки-разбои Катунь сходится (срастается – отчего, наверное, и село называется Сростки, а может оно Сростки оттого, что в него соединились несколько малых прибрежных деревенек) в одно русло, удобное, между прочим, для разбойного рыболовства.

             Объезжаем, значит, Пикет-Бекет. Нам дальше  – охота увидеть места, где снимались шукшинские фильмы «Живёт такой парень» и «Ваш сын и брат». Справа над горизонтом вырастает гора Бабырган – первая вершина Семинского хребта. Он так и пойдёт на много километров вдоль реки, постепенно поднимаясь под белые вековечные снега.

  Катунь, почуя горы,  втягивается в «трубу», скалы по берегам. Красиво сказал о ней писатель: «Злая, белая от злости, прыгает по камням, бьет в их холодную грудь крутой яро­стной волной, ревет — рвется из гор».  Вдоль неё бежит тракт: «Есть на Алтае тракт — Чуйский. Красивая стремительная дорога, как след бича, стеганувше­го по горам».

Проезжаем райцентр Майму (тут уже республика Алтай) и дальше бегом вдоль быстрой Катуни, вдоль соснового бора. Вот Манжерок, памятный по фильму «Ваш сын и брат».

Недалеко по шоссе памятник Вячеславу Шишкову. Автор «Угрюм-реки» был толковым инженером и проектировал Чуйский тракт. Вишь, какая писательская это дорога.

Село Усть-Сема. «Чайная», на приступках которой сидел Пашка Колокольников, ещё жива, но уже закрыта и приступков нет. Чепош. Вроде бы тут Пашка выступал в роли нетерпеливого свата. Анос. Раньше здесь был паром, увековеченный в фильме «Живёт такой парень», сейчас вместо него утлый, только для пеших, подвесной мост.

            Без Чуйского тракта не понять, не почувствовать Шукшина. Дорога звала его вдаль с детства. Некоторое время перед армией Василий Макарович учился в Бийском автодорожном техникуме, чуть не стал профессиональным автомобилистом. Первый фильм молодого кинорежиссёра – про «водилу».

            А дальше пусть будут его слова из сценария к фильму: «Села, расположенные вдоль тракта, издавна поставля­ли ему сперва ямщиков, затем шоферов. Он (тракт) манит к себе, соблазняет молодые души опасным ремеслом, сказ­ками, дивной красотой. Стоит разок проехать от Бийска до Ини хотя бы, заглянуть вниз с перевала Чике-таман (Чик-атаман, как зовут его шоферы) – и жутковато ста­нет, и снова потянет превозмочь страх и увидеть утрен­нюю нагую красоту гор, почувствовать кожей целебную прохладу поднебесной выси...».

Берег Катуни при Шукшине был деловой, колхозно-совхозный. Домики типично сельские – экономный сибирский пятистеник, много дров для отопления не берёт. Тракт работал на селян. И Катунь не туристской усладой была – она работала, таскала на себе плоты.

Сейчас старые сёла потеснил развлекательный бизнес. Теперь тут туристский рай. Кемпинги и гостиницы затейливой архитектуры. Или, на крайний случай, для самых-самых «экстремалов» палаточные городки. Магазины, столовки-ресторанчики. Коттеджики на семью, на двоих. Бани. Предложения покататься на лошадях, сплавиться по порожистой реке на плотах-рафтах и даже полетать на моторном дельтаплане. Сувенирные лавки – особая статья. При Аржан-Су, знаменитом «Шофёрском ключе», где вода с ионами серебра, долго не портится, – прилавок растянулся, считай, на полкилометра. Можно купить всё, что угодно: от кедровой кадушки или берёзового туеса до шаманского бубна и народного алтайского музыкального инструмента – комуз-варгана.

И так добрых сто вёрст. До Чемала, признанного ещё в советское время курорта. И даже дальше.

Хорошо в этих местах дышится. Воздух тут целебный, напоённый хвойными фитонцидами. Комаров и мошки в здешних сухих сосняках нет. Клещи, проклятая тварь, правда, встречаются по весне.

Заезжаем дальше некуда. Уже не по асфальту, а по грунтовке. Ночуем на берегу. Внизу, как компрессор, гудит в гранитных берегах мрачный порог Тельдекпень (эх, было время, плавали мы тут с отчаянными корешами). Вдоль по берегу нанесённый половодьем плавник и чуть выше стеной горькая степная полынь. А ещё выше, на очередной береговой «полочке», альпийский луг, буйство цветущего разнотравья. Узкую пойму огораживает череда сизо-белых известковых гор. Урочище называется «Ак-Кая», то есть «Белые скалы».

Всю ночь дождь. Утром полосы тумана разрисовывают горы в матросскую тельняшку.

…В Сростках мы на следующий день к обеду.  Кое-как притыкаем машину в дальнем проулке. Идём по праздничному коридору. Шашлыки-пельмени, пиво-воды. Предприимчивые частники вынесли товар: всё тот же мёд, туеса. А это обувной ряд. Гляди кто и купит. За книжками надо идти или к музею, или к дому матери, теперь и там музей.

На горе, у памятника, милиции, пожалуй, вперебор. Цветы возлагают строго по очереди. Милиция регулирует. Дожидаемся своей и кладём между босых шукшинских лап разноцветье альпийского луга.

Отчитав какие положено речи, начальство солидно удаляется на банкет. Остаются литераторы и артисты. Некоторые уже «приняли». Александр Панкратов-Чёрный (он и актёр, и, как выяснилось, поэт), пожалуй, лишнего. Но держится ничего себе. Профессионал.

Народ настроен благодушно. Аплодисменты всем без исключения. Праздник ведь. Спасибо Василию Макарычу – уважил земляков и после кончины…