Принципы полемики

Общеизвестные принципы полемики и словесной вражды.

Не плеваться из-за угля. Говорить письменно то и так, как ты готов сказать при личной встрече.
Не браниться и не проклинать.
Не пользоваться сплетнями и самому не сплетничать.
Не пользоваться двойными стандартами: «мне можно, а ему нельзя».

Общеизвестные, но не общепринятые.

Те, которым сие адресую, не таковы.
Конечно, это племя может заречься не делать того или иного. Но, как говорила моя покойная мама: «Зарекалась свинья говно не жрать. До первой кучи».

Пример.
Способен ли женоподобный мамсик-юргинец смело нахамить при личной встрече? Ведь за говноязычие я ему шею сломаю. Несмотря на все старческие немощи.
Не способен. Трусоват. Вот и плюётся через интернет.
Про «бактерию» и озабоченного собственным величием «комментатора» и слов нет.
Ей надо на приём к психиатру.
А ему… ему пока не надо.

Михаил Тарковский

Читаю Михаила Тарковского.
Очень хорош.

Вычитал про этап писательского взросления. Про то как, наконец, у него «вышло». Почему? Потому что «не о себе стал писать, а в другого научился перекатываться тугим шаром, каплей перетекать и, забыв себя, его накачивать, развивать, но не своим, а евонным, чужим, тем, с чем сам не согласен, что самому не по силам».

Верно.
Даже самые великие начинали писательство с записок о себе.
Толстые, например. «Детство» у Льва Николаевича. «Детство Никиты» у Алексея.
Или Аксаков. Этот, впрочем, порог не перешагнул, себя в писательстве не забыл и в детстве не избыл.
Как и Гарин-Михайловский. Этот тоже поздно начал, как и Аксаков, – «Детство Тёмы» опубликовано в сорок лет. А потом он занимался голимой журналистикой. Отличной.
Бунин начинал стихотворцем. Стихи – это всегда только о себе. И уже потом, когда «научился каплей перетекать», появились «Деревня» и «Суходол».
Да хоть бы и Пушкин. И Лермонтов.
С годами, впрочем, возникает тоска по себе прежнему и тогда появляются вещи типа «Жизнь Арсеньева».

Но правило, как всякое правило, отнюдь не непреложное. Мой любимый Солоухин уютно себя чувствовал во всех возможных литературных ипостасях. Журналист, стихотворец, публицист, прозаик.
Внежанровые «Владимирские просёлки» взять или «Каплю росы». Да вот и рассказы из Олёпина. «Траву» и «Третью охоту». «Письма из Русского музея» и «Чёрные доски». Везде автор на первом плане. Что это?
Пущай будет публицистическая поэзия.

И Тарковский, что бы он там ни корёжил из себя и вокруг себя, всё равно он сам – где бы ни писал, пускай в охотничьей зимовейке у свечного огарочка, всё равно о себе.
Ну, может, пока – о себе.
А там, глядь, на роман взойдёт.

А на собственную спину сей зипун даже в мыслях не примеряю.
Не дано.
Так и помру журналюгой с писательским билетом в кармане.

Взгляд со стороны

Моя домашняя келья - книжные полки и бумаги.
Чищу бумажные завалы.
Копии и оригиналы документов – когда-то это было важным. Конверты с редакционной почтой – отклики, зовы и призывы – эхо дней ушедших.
В мусоропровод.
Письма, открытки. Фотографии – сколько их, распадающиеся скользкие стопы.
Рукописи. Не только графомания чужая. Но и любопытное, даже жалко выбрасывать.
Вот эти листочки машинописи, пожалуй, не выкину.
Ибо они – дружелюбный взгляд со стороны.

Их сочинил друг-писатель. Тогда, 20 лет назад, только-только выпустивший свою первую книжку. Фантастика вперемешку с реальностью, при этом скрупулёзно выписанная жизнь походила на бред, а фантасмагория на реальность.
Жилось в реале на самом деле как в бреду.
Однажды мы с ним пили спирт, стыренный из больницы. Спирт был с эфиром – чтоб не тырили. Такое говно. Тогда власть, перенапрягая силы, боролась с пьянством, поэтому народ жрал всё, что льётся и горит.
А мы и были народ, нас хрен остановишь.

Пили в подвале, бывшем бомбоубежище, где-то на Советском. Подвал потихоньку превращали то ли в магазин, то ли в мастерскую – уже наступила эпоха кооперативов.
Незабываемое пойло.
И собутыльник – умный и приятный череп.
«Череп» в данном случае не анатомический термин, а синоним слова «чувак».

Так вот они, эти три с небольшим страницы.
Название, как у диссертации: «Природа смешного в статьях и репортажах имярека».
Не усердие студента или аспиранта, который ищет подтверждение концепциям, заданным научным руководителем. Так, игра понятиями и словами.
Даже и не исключительно обо мне. Больше о себе.
О нас всех. То есть о том, кто мы были на рубеже 1980-90-х годов, что за люди – ещё советские, но уже стоящие на пороге чего-то непонятного, ждущие перемен и не понимающие, чего ж нам надобно-то?

Часть этих НАС затеяла газету. Газета всплыла на волне разбуженного шахтёрскими забастовками народного самосознания.
Робкое, тихое, монохромное бытие, «где наичернейший сер», мы попытались оживить шумами, разноцветьем и говором улиц и площадей – там тогда происходили главные события. Мы задрали планку «гласности» так высоко, что все остальные проходили под ней «не склоняя головы». Мы задали этой самой «гласности» свою личную высоту и она из индивидуальной свободы постепенно стала свободой слова.
Мы стали у себя в городе и области «популярней, чем Пеле».
Жаль, что это продлилось недолго и со временем сошло на нет. Сегодня СМИ даже и не партийные. Они часть политических технологий. Они средство взлома психики и слома сознания.

Я заканчиваю жизнь в разочаровании профессией, которой отдал сорок с лишним лет.

Но были в ней, в этой профессии, и приятные моменты.
Это значит, что пришло время польстить себе словами друга:
«Имярек в декабре 1989 года взлетел, как ракета, жирно перечеркнув своим следом небосвод кузбасской журналистики, жёстко навязывая собственный стиль работы, азбуку и правила правописания…».

Вона как со стороны-то.

Дальше ещё всякие рассуждения, потом о «высшей математике в журналистике – политических обзорах».
Он находил эти хамские обозрения остроумными. Природа остроумия, по-видимому, заключалась в том, что исследуемый автор (ну, я) брал какой-нибудь пафосный меморандум и переводил его на естественно-человеческий язык. Из политической декларации грубо вынимался высокопарный каркас и ничем не поддерживаемая, она растекалась по политпартийному пространству, как отцепленная от лифчика бабья титька – бряк и отвисла до пупа.

Пафосу не показана ирония. Даже в самых малых количествах. Пафос тут же превращается в анекдот. И далее в абсурд. «Абсурд – норма жизни общества», - предлагает свой резон исследователь.
Что глубоко верно.
Или так: верно и глубоко.

А вот ещё славная мысль: «Как скучна для нормального человека любая политическая партия! Партия, которая своим однообразием в разнообразии реальностей, своим скрипучим треском и шумом свидетельствует, что гармония ей чужда, что она бессильна овладеть животворящими мировыми силами».
Аплодирую, ибо понимаю нормального человека как похуиста, которому глубоко «до лампочки», какая политическая погода на дворе: у него, особенно нынешнего, аллергия на любой агитпроп.


В заключение друг-писатель цитирует объект исследования, то бишь меня, находя в сказанном «главный секрет журналистского и человеческого обаяния» (sic!):

«Я люблю обывателя за его поверхностность – суждений и привязанностей, замыслов и поступков. Средний человек, он лишён самомнения, равно к тому, кто выше его, и к тому, кто ниже. Его выделяет не богатство, не бедность, не воля, не характер, не гений, не злодейство – только судьба».

Признаться, не помню за собою этих слов. И то – столько лет прошло, двадцать с лишним.
Не помню, хоть убей.
Однако снова вынужден под ними подписаться.

Мария Семёновна

Оригинал взят у steclinski в Мария Семёновна

Сегодня на 92-м году жизни скончалась Мария Семёновна Карякина-Астафьева.

В связи с её кончиной празднование 65-летия красноярской писательской организации перенесено приблизительно на 9 декабря.



АСТАФЬЕВА-КАРЯКИНА Мария Семеновна

Родилась 22 августа 1920 года в городе Чусовом Пермской области в большой многодетной семье: отец работал на железной дороге, а мать воспитывала девятерых детей. Окончив школу-семилетку, Мария Карякина поступила в Лысьвенский механико-металлургический техникум. Но учебу после третьего курса пришлось оставить, так как необходимо было помогать семье. Окончила техникум она позже – заочно.

Мария Семеновна – участница Великой Отечественной войны. Она окончила курсы медсестер и весной 1943 года добровольно ушла на фронт. В годы войны состоялось ее знакомство с будущим мужем, будущим великим писателем, а тогда солдатом нестроевой части Виктором Петровичем Астафьевым. В конце 1945 года она, демобилизовавшись, вернулась на родину вместе с супругом.

Первый рассказ Астафьевой-Карякиной «Трудное счастье» был опубликован 10 октя¬бря 1965 года в пермской газете «Звезда». Годы с 1969 по 1981 для писательницы связаны с жизнью в Вологде. В это время выходят книги «Отец», «Анфиса», «Сколько лет, сколько зим», публикуются ее произведения в журналах «Смена», «Москва», «Советская женщина». С 1981 года Мария Семеновна жила в Красноярске.

Произведения Астафьевой-Карякиной издавались в центральных журналах и сборниках, выходили отдельные книги в Перми, Архангельске, Москве, Красноярске. Через руки Марии Семеновны прошли все рукописи Виктора Петровича. Она была первым ценителем и литературным критиком его работ, исполнительным и ответственным секретарем.

От красноярского представительства Союза российских писателей и от себя лично выражаю глубокие соболезнования родным и близким

Лейкоцит охотится на бактерию

Оригинал взят у nebizdim в Лейкоцит охотится на бактерию

Как известно, лейкоциты (белые кровяные клетки) выполняют защитные функции в организме. Они умеют довольно шустро двигаться, в том числе через стенки капилляров. Подобная резвость важна, если нужно поймать и обезвредить проникшую в организм чужеродную частицу. Этот процесс называется фагоцитоз. В ролике мы видим, как лейкоцит 700ИБЛАНОВ гоняет по кровеносному сосуду БАКТЕРИЮ.

ЖЖ Останиной

Вновь функционирует ЖЖ депутата Нины Останиной.
В свежей записи (http://nina-ostanina.livejournal.com/21138.html) содержится угроза в адрес региональных газет, перепечатавших тексты информагентства «Новолитика», в которых, по мнению Останиной (или, что точнее, – её пресс-секретаря Шипилова), содержится нечто, обижающее депутата и её соратников по КПРФ.

Цитата: «Я намерена предъявить иски к редакциям газет, руководители которых позабыли об ответственности за каждое опубликованное в издании слово.
Меня интересуют не только опровержение и извинения, думаю, что по пол-миллиона рублей с каждой газеты (а подборку с «Новолитики» опубликовали как минимум четыре издания) — это вполне нормально. Не все ведь единороссам качать деньги из коммунистов, придется этот насос включить и в обратную сторону».

Полагаю, что товарищей Останину и Шипилова ждёт глухой облом.
Во-первых, перепечатка ни в коем разе не предмет иска. Ответственность может быть возложена лишь на источник информации. В данном случае это «Новолитика», а не те, кто её цитировал.
Депутату-законодателю следует знать Закон о СМИ. Журналисту, коим себя именует Шипилов, тем более.

Второе.
Полезно знать и иные юридические документы. Например, Основной закон РФ – Конституцию, ст. 29, часть 3: «никто не может быть принуждён к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них».
Это база. Далее следствие.
Статьёй 152 ГК РФ, равно как и иными нормами законодательства РФ, извинение как способ судебной защиты чести, достоинства и деловой репутации не предусмотрено. Никакой суд РФ не вправе обязывать ответчиков извиняться перед всякими козлами.
Даже в случае проигрыша иска.
Подробности в Постановлении ВС РФ от 24.02.2005 г №3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц».

Уровень квалификации пресс-секретаря Шипилова ниже всякой критики. Выгоньте его, Нина Александровна, старательный дурачок нанесёт больше ущерба, чем откровенный враг.